Вот и на этот раз Тимур быстро перешел к глухой отчаянной обороне и ясно видел, что до конца партии осталось несколько ходов – положение его было совершенно безвыходным.
– Эх, молодежь, – буркнул смотрящий и победно стукнул ладьей. – Мат!
Тимур только руками развел.
– Еще одну?
Гросс отрицательно помотал головой:
– Устал я что-то.
– Ладно, тогда в другой раз, – согласился Тимур и стал собирать фигуры.
– Погоди, торопыга. Разговор есть.
Дальше авторитет повел себя странно – неожиданно резво вскочил, подкрался к занавеске, отделяющей его отсек от общего помещения и долго смотрел в щелку. Тимур насторожился – что за секреты? Кому может взбрести в голову подслушивать разговор смотрящего с его лучшим другом? Да и верный Джокер никуда с поста не денется, это уж как пить дать.
Тем временем Гросс вернулся на свое место, сел. Уставился на Тимура цепкими глазами. И куда только подевался постоянно кряхтящий, с трудом передвигающийся старик, подивился Тимур.
– Валить надо, – жестко сказал Гросс.
– Э-э-э…
– Не бекай, а слушай. Мне крышка. Сам знаешь – Швед в смотрящие рвется. Из прежних партий никого и не осталось, считай. Мы с Джокером, ты, да Слон, да еще человек семь, не больше. А молодые за Шведа горой.
– Ну, я не был бы столь категоричен… – начал Тимур.
– Я сказал, молчи и слушай! – рявкнул Гросс и снова оглянулся на занавеску. Потом понизил голос: – Самое большее – неделя. Может, и раньше. Придут меня валить – вас тоже в расход пустят. Заодно, так сказать. Верный человек шепнул – Швед ждет, когда новая партия придет. Мне встречать положено. Там и грохнут и на свежее мясо все спишут.
Швед, белобрысый двухметровый парень с африканскими корнями, появился чуть больше года назад. Хоть и прозвали за экзотическую внешность Негативом, но отнеслись к нему вполне по-дружески. Очень уж он напомнил незабвенного Лаки, который погиб, провалившись в расселину во время жуткого землетрясения пару лет назад. Но Швед дружбы не хотел. Через неделю после прибытия новичок демонстративно бросил работу и ушел охотиться на снегожорок.
Спустя двое суток, когда все решили, что дурень сгинул в снегах Фригории, он вернулся, перемазанный синей кровью, и бросил к ногам Гросса не одну, а целых две отрезанных головы. Победно оглядел толпу и ушел в барак, не сказав ни слова.
В Тимуре Швед сразу почувствовал врага. Смотрел на бывшего журналиста свысока, презрительно вывернув полные губы. С Гроссом и Джокером вел себя подчеркнуто предупредительно. Слону африканец сразу не понравился. Амбал пытался провоцировать белобрысого, но тот каждый раз уходил от открытого противостояния. Швед не собирался драться со Слоном, хотя, наверное, мог бы оторвать ему башку, как снегожорке. Швед хотел всего и сразу. Скоро стало понятно, что ему хватит силы воли чтобы дождаться своего часа. Не своими руками будет он кадык Гроссу рвать.
За год с небольшим Шведу удалось укрепить авторитет и переманить на свою сторону большую часть каторжан. Он вальяжно прохаживался по бараку и оказывал расположение вновь прибывшим, щедро подкармливая их из своей дополнительной пайки. Швед никогда не пропускал прибытие нового корабля и быстро обзавелся целой когортой прихлебателей, многие из которых искренне считали его главным отморозком каторги.
Тимур помолчал, разглядывая черного ферзя. Протянул руку, толкнул. Костяная фигурка упала и покатилась по доске – черная клетка, белая, черная, белая…
Гросс прав. Рано или поздно это должно случиться. Порог резистентности давно пройден. Каторга стала совсем другой, у вновь прибывших иной образ жизни, иные понятия. Половина умирала в первые же недели, а остальные отказывались признавать каторжный Закон. Старожилы во главе с Гроссом остались в меньшинстве, и конфликты между их сторонниками и шведовскими вспыхивали все чаще.
– Что делать будем? – коротко спросил Тимур, не поднимая глаз.
– Валить надо, – повторил смотрящий.
– Куда – валить? Гросс, мы ж сто раз это обсуждали! Портал не пропускает органику. Да что я тебе рассказываю, сам знаешь.
Гросс слушал с непонятной усмешкой на губах. Когда Тимур выдохся и замолчал, смотрящий еще некоторое время просто смотрел на него.
– Ну что? Что?! – не выдержал Тимур. – Знаешь, Гросс, ты свои гипнотизерские взгляды для Шведа прибереги. Есть что сказать – валяй, излагай. А про побег тереть – только время тратить. Я лучше к бабам схожу, там такая цыпа с прошлой партии появилась – пальчики оближешь.
– Стерва тебе потом пальчики эти самые не поотрубает к ядрене фене? – насмешливо поинтересовался смотрящий.
– Я со своей бабой как-нибудь сам разберусь, – буркнул Тимур. – Извини, погорячился я, конечно. Только что зря языком болтать, душу травить. Кончат нас через неделю, значит, судьба такая. И так зажились. Сам сказал: старожилов осталось – по пальцам пересчитать. Рано или поздно все равно помирать, но хоть в честной драке, а не так, чтобы тебя в портале по вагонетке размазало, как переваренную фуду.
– Ты про сбежавшего каторжника байку слыхал? – невозмутимо спросил Гросс.
– Который три сосульки разом зажевал, через портал убег, а потом записку прислал? – хмыкнул Тимур. – А записка та была написана на стенке вагонетки кровью снеговика!
Он скорчил жуткую рожу, помахал руками, изображая нечто неопределенно-кошмарное. Опустил руки, скривился.
– Ну, бред же это, Гросс. Ты ж не хуже меня понимаешь, что…
– Нет, – перебил смотрящий, не обратив внимания на кривляния. – Про того, который снегожорку приручил.