Порог резистентности [СИ] - Страница 117

117

– Не завидую тебе, брат. То еще удовольствие – жить с шизофреничкой среди муравьев.

– Ты не прав. Радушка – дар свыше. Моя радость. Без нее я бы так долго не протянул. Любимая женщина рядом, и большего мне не надо. Мне все равно, если она иногда бывает немного не в себе, я могу с этим жить. В конце концов, что такое норма? До того как Рада появилась в моей жизни, все сводилось к выживанию. А теперь все изменилось. Каким-то невероятным образом она очень хорошо понимает нзунге. Я бы и десятой части исследований не провел бы без нее. Пойми меня правильно, Тимур, не хотелось бы рисковать. Я на все пойду, чтобы защитить ее от тебя и твоих людей.

– Боишься, что она захочет сбежать из вашего муравьиного рая?

– Ты прекрасно меня понял, не нужно передергивать.

Сквозь их раздражение Рада явственно услышала новый звук. Сердце замороженного судорожно трепыхнулось и сократилось, погнав по артериям и венам еще густую кровь, отравленную ядом заражения. А затем к звукам слабого и нерегулярного сердцебиения добавился еще один, напоминавший тихий шелест умирающей листвы. Это рвались мембраны клеток, разрушались связи тела. Клетки пробуждались лишь затем, чтобы истончиться и погибнуть.

Мужчины этого не знали. Рада гадала, стоит ли предупредить их, что времени будет немного. Она подошла к крепко спящему азиату, тронула за плечо. Он моментально открыл глаза и сел.

– Ваш друг… Он очнулся, поторопитесь. Времени мало.

– Спасибо, Рада-тян, – поклонился тот и принялся расталкивать остальных.

Когда мужчины вывалились в соседнюю комнату, размороженный уже разлепил глаза. Он был слаб и беззащитен сейчас, словно нзунге, выходящий из кокона. Тимур и Джокер склонились к нему, помогая выпутаться из одежд.

– С возвращением, Гросс!

– Это ты, Жмур?

– Я. И Джокер здесь. И Слон с Серым. Как ты себя чувствуешь?

– Не вижу ничего… Ослеп.

– Это ничего, зрение сейчас вернется, – неуверенно сказал Тимур.

– Крышка мне, Жмур. Чувствую, кончаюсь.

Слон ругнулся, мол, рано на тот свет торопиться.

– Ша, Слон, – закашлялся Гросс. – Думаешь, я не слышал, как вы с Серым бросить меня хотели, сучьи дети? Я все слышал. Ты, Жмур, к этим шакалам спиной не поворачивайся.

Громила пристыженно замолчал. Гросс тяжело дышал, глядя в одну точку.

– Тепло-о, – протянул он. – Поднимите меня.

Джокер аккуратно приподнял его за плечи, усадил.

– Жмур, а что это за снегожоркин хрен, с которым ты все разговаривал.

– Тот самый сбежавший каторжник.

– Значит, удалось найти подземный рай?

– Да, Гросс, удалось.

Зрачки у старика вдруг сузились, он моргнул. Мокрые дорожки устремились по морщинистой коже щек, теряясь в клочковатой бороде.

– Теперь вижу, – сказал он, оглядываясь. – Спасибо, что разморозили меня, дали хоть немного на воле побыть перед смертью.

– Ты теперь свободен, Смотрящий, так что живи. Мы все свободны.

– Нет, – твердо сказал старик. – Мы все еще на Фригории, Жмур. Мне и этого глотка свободы хватит, а ты должен вернуться домой.

– Невозможно это, Гросс. Сам знаешь.

– Молчи и слушай. Помнишь, что я тебе говорил? Нельзя садиться играть, если не уверен в победе. А если сел – не сдавайся. Никогда. Смелым судьба карту кропит. Понял, снегожоркин хрен? Если уж досюда добрался, значит, и на Землю попасть сумеешь.

Старик, тяжело дыша, откинулся на руки азиата. Тимур молчал, с сомнением поглядывая то на своих товарищей, то на брата.

– На них не смотри, их дело на ус мотать, а не со старшими спорить! Никто этого не сделает, кроме вас. Никто не придет и не поправит того, что случилось. Ты меня понял? Обещай, что сделаешь это, Смотрящий!

Бывший журналист нехотя кивнул.

– Обещаю.

Гросс удовлетворенно вздохнул и попросил пить. Прикоснулся губами к чашке.

– Хорошо, – медленно сказал он. – Хо-ро-шо!

Улыбнулся и умер.

6

Следом за Гроссом ушла Стерва. Когда в пещере появилось второе захоронение, Риф подошел к младшему брату, стоящему над грудой камней, положил руку на плечо, но тот отстранился.

– Пора уходить, – процедил Тимур сквозь зубы, точно кинул последний камень на могилу женщины, с которой делил кров и еду долгие годы. – Спецуху заберите, пригодится.

Каторжники собрали вещи, снятые с мертвой Стервы, и направились обратно в хибару, обсуждая на ходу, куда им податься дальше. Только Риф с Радой остались стоять над двумя могилами. Риф мял в руках шапку и беззвучно шевелил губами, отдавая последний долг тем, кого даже не знал. Рада смотрела на него и думала о своем.

У нзунге не было кладбищ. Они никогда не убивали своих, но и не хоронили умерших. Тела шли на пропитание молоди, на поддержание жизни семьи. Чувствуя приближение конца, мтцу и мтцубиши отправлялись туда, где началась их жизнь. В родильные камеры. За годы, проведенные в подземельях, Рада ни разу не задумалась, что станется с ней и Рифом, когда придет их срок. И теперь она впервые подумала о том, что в обычаях нзунге, возможно, гораздо больше смысла, чем ей казалось раньше. Не хотелось бы бессмысленно обращаться в прах под грудой камней. Да и зачем хоронить, если ты и так находишься глубоко под землей?

Она вздрогнула, неожиданно осознав простую мысль, которую много лет пыталась донести до нее биши Ра – человеческая самка умерла в тот самый момент, когда спустилась в бесконечные подземные переходы. И как нзунге умирают, чтобы дать жизнь молоди, так и она должна была уступить место биши Ра. Этого до сих пор не случилось. "Мертвая" Рада упорно цеплялась за иллюзию жизни. Биши Ра не могла распустить крылья и стать собой, потому что она ей мешала. Да и Риф тоже хорош. Разговаривает с мертвыми, словно они могут слышать. Так и с ней, мертвой, он разговаривал все эти годы, насильно удерживая на этом свете, мешая выполнить своей долг.

117