Порог резистентности [СИ] - Страница 159

159

Слон от души хлопнул Ларина по плечу, едва не покалечив, и добавил, что пусть Жмур не парится, не зря они как больные снегожорки по Фригории скакали, здоровья не жалея. Помирать все равно придется, здесь или в космосе. Так почему бы не смотаться до звезд, раз такая пруха открылась. Он, может, с детства космонавтом мечтал быть. Что Локхидом управлять, что живым кораблем – Слону однофигственно.

– Ну уж нет, – засмеялся Тимур. – На место пилота я тебя не посажу. Наше дело малое. За аутер-кидами приглядывать и первыми голову сложить, если придется.

Слон пожал могучими плечами и выразил надежду, что не зря слетают – авось, на звездах какие-нибудь бабы найдутся.

Тронутая ржавчиной дверная ручка легла в ладонь. Как лапа дохлого животного, подумал Тимур и передернулся.

Соберись, старик, через силу приказал он себе. У тебя нет выбора. Нет, не так. Выбор есть всегда, но сбежать молча, трусливо, не смея взглянуть ей в глаза в последний раз – это не выбор. Это моральное самоубийство.

Почему-то вспомнился Гросс. Железный старик наверняка нашел бы слова. Все объясняющие, раскладывающие по полочкам и отпускающие грехи. Но Гросс остался лежать за миллионы световых лет отсюда, в сердце планеты, которую ненавидел. И слава богу, сказал себе Тимур. Потому что иначе ему бы тоже пришлось сейчас подходить к какой-нибудь двери, чувствуя себя полным и окончательным дерьмом.

Квартира опять оказалась незаперта. На мгновение Тимур ощутил две абсолютно разнонаправленных эмоции – страх и облегчение. "Что-то случилось?" – "Ничего не нужно объяснять!". Потом из дальней комнаты донесся надтреснутый мамин голос, и наваждение схлынуло, вытесненное стыдом.

– Привет, мам! – крикнул Тимур. – Это я!

Шаги – неуверенные, шаркающие – дыхание с присвистом, обтянутая морщинистой с пигментными пятнами кожей рука, придерживающаяся за стену.

– Тимурка! Наконец-то! А мы ждем, ждем…

– Привет, мам, – повторил Тимур.

Прикоснулся губами к впалой щеке, мимолетно удивившись, как низко пришлось наклониться.

– Иди же сюда, – мама зашаркала обратно в комнату, на ходу рассказывая: – Моим ребятам гораздо лучше! Сейчас сам увидишь, Леночка буквально расцвела! И ведь знаешь, что интересно – ей больше совершенно не нужна фуду. Так что мы сейчас чайку попьем, сынок. Я и печенек наделала. Теперь у нас на все хватает, спасибо тебе!

Тимуру показалось, что он сейчас грохнется в обморок. От этого голоса, наполненного искренней любовью и радостью; от запаха, царящего в квартире – чуть сладковатого, вкрадчиво-гадкого; от осознания невыносимости, невозможности того, что он собирался сказать этой старухе – а ведь когда он только вернулся с каторги, мать выглядела гораздо лучше – или нет?

И когда перед глазами начала медленно закручиваться черная воронка, поглощая и без того скудный свет дешевой лампочки, Тимур сказал:

– Мама, я не могу забрать тебя отсюда.

Мать повернулась – медленно, не отрывая от выцветших обоев ладони. Снизу вверх взглянула в лицо сына.

Не отводи глаза, приказал себе Тимур, не смей! Ты заслужил все, что она тебе сейчас скажет!

– Забрать? – растерянно повторила мать. – Куда же, Тимурка?

– Я говорил тебе, помнишь? Про Марс. Понимаешь, колония прими оказалась слишком большой. Даже среди них пришлось отбирать тех, кто переедет. Старики, больные и неполноценные… они остались.

– Да что ты, сынок, – мама протянула руку и легонько погладила Тимура по щеке. – Главное, что у вас с Рифом все хорошо. Куда мне? Я бы и не согласилась. И детишки мои все тут. Леночка.

– Какая Леночка, мам?! – закричал Тимур, чувствуя, как рвется на куски сердце. – Они выживут, понимаешь?! Они смогут приспособиться, а ты – нет!

– Глупости, – строго сказал мама. – Ты ошибаешься, Тимурка. Ты просто давно не видел Леночку. Она очень выросла, и знаешь, она мне помогает. Помогает жить.

– Что? – сипло спросил Тимур. – Она – тебе – помогает жить?

Вместо ответа мать потянула его за собой, в комнату.

Запах здесь был таким густым, что пропитанный им воздух можно было резать ножом. Но мать, кажется, ничего не замечала. Она прошаркала к кровати, присела на краешек, осторожно откинула толстое одеяло.

Тимур сглотнул – то, что лежало под одеялом, походило на человека не больше, чем снегожорка на своих родителей-биши. Часто пульсирующее синим переплетение сосудов, подергивающаяся бахрома, рука, изогнутая так, как не может согнуться человеческая конечность с костями и суставами внутри.

– Видишь, – ласково спросила мама, не отрывая глаз от существа в кровати. – Правда, она выросла?

Тимур молча кивнул, забыв, что мать не смотрит на него. Но ей и не требовался ответ. Мать сказала что-то, обращаясь к "Леночке" – неразборчиво, но явно с любовью. Обеими руками сжала оплетенную синими венами конечность…

Тимур увидел, как на маминых щеках проступает румянец. Как распрямляется согнутая спина. Платок соскользнул с маминых плеч на пол, но она не заметила этого, продолжая разговаривать на незнакомом Тимуру языке со своим ребенком.

Неужели и его это ждет?

– Прости, мама, – тихо сказал Тимур. – Мне надо идти.

– Конечно, иди, сынок. Леночка говорит, что тебя уже ждут, – один короткий, бездумный взгляд – и мать опять склонилась над лежащей в кровати приемной дочерью.

– Прощай, мама.

Тимур постоял еще рядом с ними, чувствуя, как испаряется груз, лежавший на сердце. Она бы все равно не ушла, сказал он себе. Ты сделал все, что мог. Опять. В который раз. Не твоя вина, старик, что каждый раз этого оказывается недостаточно.

159